| |
Начало войны 1812 года
Итак, 24-30 июня вся "великая армия" перешла границу России. Хотя точная дата начала военных действий Францией была неизвестна, вторжение в Россию не было ни неожиданным, ни внезапным, несмотря на все маскарадные попытки Наполеона скрыть приготовления к нашествию. До 23 июня французским войскам запрещалось приближаться к русской границе ближе чем на 5 км, сам Наполеон при рекогносцировке мест переправы через Неман 23 июня переоделся в польскую форму.
Первую неделю действия противников напоминали ходы хорошо знакомых друг другу шахматистов: Наполеон сделал свой первый "ход" - переправил через Неман основные силы (и тем самым обнаружил направление главного удара). Барклай ответил своим "ходом": отвел 28 июня свою армию на север, к местечку Свенцяны, как бы приглашая Наполеона сразу ринуться на восток, поскольку 2-я Западная армия П. И. Багратиона осталась на месте и скоро оказалась на фланге "великой армии".
Пока все шло по тем тактическим планам, которые каждая из сторон имела накануне вторжения. Как вспоминал позднее маршал Л. Г. Сен-Сир, "Наполеону был известен план, принятый Барклаем-де-Толли и состоявший в немедленном отступлении русской армии на правый берег (Западной) Двины, лишь только французы войдут в Россию".
Собственно, ничего секретного в планах Барклая и не было - вести оборонительную войну он предполагал еще в 1807 г., уже прославившись как искусный и бесстрашный генерал. "Если бы мне довелось воевать против Наполеона в звании главнокомандующего (а им в 1807 году был Л. Л. Беннигсен, "горячая голова"),- писал Барклай накануне Отечественной войны,- то я избегал бы генерального сражения и отступал бы до тех пор, пока французы не нашли бы вместо решительной победы другую Полтаву".
Немало сторонников Барклая было и среди тех, кто хорошо знал военное искусство Наполеона. "Прошу ваше величество не давать большого генерального сражения,- писал Ж.-Б. Бернадот царю накануне войны 1812 г.,- но маневрировать, отступать, затягивать войну надолго... если французы подойдут даже к воротам Петербурга". Те же идеи отстаивал накануне войны А. И. Чернышев: следует "затягивать на продолжительное время войну, умножая затруднения... Этим можно совершенно спутать ту систему войны, которой держится Наполеон".
Почти все современники, как русские, так и французы, накануне вторжения "великой армии" были уверены, что дальше Минска Наполеон в глубь России не пойдет, а направлением главного удара станет не Москва, а Петербург (атака с моря - шведы, а с суши - французы). Да и в самой Франции накануне войны газеты хвастливо писали, что очередной день рождения императора (15 августа) его гвардейцы "будут праздновать в Санкт-Петербурге". Однако действительно развитие событий первого периода войны опрокинуло все эти прогнозы. Историки часто цитируют высказывание К. Маркса и Ф. Энгельса из их статьи "Барклай-де-Толли": "Поэтому отступление русской армии... стало теперь делом не свободного выбора, а суровой необходимости". Под "суровой необходимостью" стали подразумевать внезапность вторжения Наполеона, численное превосходство французов над русскими, бездарность прусского генерала на русской службе К. Фуля, устроившего в Дрисском укрепленном лагере на Двине ловушку для 1-й Западной армии Барклая, отсутствие единого главнокомандующего и т. д. Каждый из этих факторов находил свое подтверждение. Действительно, Наполеон имел тройное превосходство в силах, действительно, созданный весной 1812 г. по проекту К. Фуля Дрисский лагерь оказался ловушкой, и 1-я армия должна была его оставить.
И все же не этими частными моментами определялась "суровая необходимость". Она коренилась в другом - в несомненном тактическом успехе Наполеона в первые дни войны - разъединении 1-й и 2-й армии. Это разъединение спутало "шахматную партию" русских: профессионалы сказали бы - Наполеон сразу выиграл качество.
Нет, 1-я армия отступала по диспозиции - сначала из Вильно (28 июня) в Свенцяны (1 июля) и далее на север к Дрисскому лагерю (прибыла 11 июля). Иное дело - 2-я армия. 25 июня царь шлет Багратиону приказ № 1 - немедленно наступать, ударить во фланг "великой армии". Но Багратион не спешит: у него всего 45 тысяч, а разведка доносит, что французы тысячами идут и идут в разрыв между двумя русскими армиями. Он шлет гонцов к Барклаю - что намерен делать военный министр? Куда пойдет со своей армией - по диспозиции к Дрисскому лагерю или ударит одновременно с Багратионом по флангам "великой армии"? Но Барклай уже понял: атаковать армию в 600 тыс. силами в 160 тыс.- безрассудство, можно погубить все. Он отвечает 27 июня - действуйте самостоятельно, "глядя по обстоятельствам". И с этого момента довоенной диспозиции Фуля (1-я армия обороняется в Дрисском лагере, 2-я бьет Наполеона во фланг) приходит конец.
30 июня Багратион получает царский приказ № 2-немедленно идти на соединение с 1-й армией. Но где, когда и как - это уже пусть князь Петр Иванович решает сам "по обстоятельствам". Фактически приказ № 2 давал и Барклаю и особенно Багратиону полную свободу рук. С точки зрения исторической ретроспективы нельзя не признать, что в конкретных условиях неблагоприятного для русской армии начала войны это был самый разумный шаг, та "суровая необходимость". Отныне две русские армии как бы разделились и действовали тактически самостоятельно, но при одной общей стратегической цели - рано или поздно они должны были соединиться.
И именно здесь Наполеон допустил свой первый крупный стратегический просчет, поскольку, в отличие от русских, не проявил необходимой гибкости и продолжал придерживаться своей прежней схемы - разгрома армии противника в одном-двух генеральных сражениях. Вместо того чтобы максимально занять своими войсками линию Вильно (Вильнюс) - Москва (а ему здесь никто не мешал: вплоть до Смоленска на 700 км никаких русских войск перед ним не было, если не считать гарнизонные команды инвалидов), разрезав тем самым все возможные пути сближения 1-й и 2-й армии, он начал нечто совсем другое - "охоту" (поиск генерального сражения) за двумя зайцами. 1 июля он принимает роковое решение - догнать, окружить и уничтожить 1-ю и 2-ю армии поодиночке. И началась погоня. "Зайцам" (Барклаю и Багратиону) сопутствовал вначале только один успех. Отдав несколько приказов по немедленному соединению двух армий (в Минске, затем в Могилеве), Александр I на военном совете в Дрисском лагере.
1 июля 1812 г. понял, что поддержанный им план Фуля полностью провалился. Военная ситуация вышла из-под контроля. В тот же день (не иначе как для потомства!) он отписал в Петербург председателю Государственного совета России престарелому фельдмаршалу Н. И. Салтыкову следующую депешу: "Решиться на генеральное сражение столь же щекотливо, как и от онаго отказаться. В том и другом случае можно легко открыть дорогу на Петербург... Единственно продолжением войны можно уповать с помощью божьей перебороть его" (Наполеона.- В. С).
Итак, только "промысел божий", по царю, мог спасти Россию. Сам Александр I не стал ждать наступления этой благодати, а предпочел "умыть руки" - 7 июля вместе со своей, по меткому определению Ф. Энгельса, "пестрой кликой старых ограниченных всезнаек-усачей" (А. А. Аракчеев, А. Д. Балашев, А. С. Шишков и др.) он покинул войска и через Смоленск и Москву отбыл в Петербург, с тем чтобы вновь возглавить армию уже в ее победном марше 1813-1814 гг. по Европе на Париж. А как же иначе - особа царя не может же быть объектом критики за непонятное петербургской аристократии и провинциальным помещикам отступление, эта критика - удел его генералов.
И генералы терпели, да еще как! Особенно доставалось Барклаю. Петербургский свет и московское купечество, "квасные" патриоты типа Ростопчина, во всем винили "немца". Род Барклаев был, правда, шотландского происхождения, но уж так повелось на Руси - раз иностранец, то скорее всего немец. Даже фамилию его переделали на "Болтай-да-и-Только". И Михаил Богданович полной чашей испил эту горькую участь отступающего генерала. А ведь он был не робкого десятка. Начал свою военную биографию под начальством А. В. Суворова с участия в штурме Очакова и там заслужил свою первую награду - Золотой Очаковский крест. В первой русско-французской войне 1806-1807 гг. генерал Барклай показал себя с лучшей стороны. За битву под Пултуском 26 декабря 1806 г. он был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени, за Прейсиш-Эйлау 6 февраля 1807 г.- орденом Св. Владимира 2-й степени. В русско-шведскую войну 1808-1809 гг. именно он возглавил и лично шел впереди отдельного военного отряда, совершившего в марте 1809 г. знаменитый ледовый бросок через Ботнический залив на побережье Швеции. За этот подвиг М. Б. Барклай-де-Толли получил третий по значению орден Российской империи - Александра Невского.
В июне - августе 1812 г. Барклай мобилизовал все свои знания, все свое искусство, чтобы оторваться от Наполеона, вывести из-под удара и сохранить 1-ю армию для будущих наступательных сражений.
Наполеон бросил против Барклая свои лучшие войска - кавалерию Мюрата, пехоту Удино и Нея. Барклай ускользнул. Он использовал все - свару между Неем, Удино и Мюратом (кто главнокомандующий?) и невредимым отошел от Свенцян в Дриссу. Пока наполеоновские маршалы выясняли, кто чьи приказы будет исполнять, Барклай организованно покинул Дрисский лагерь-ловушку. Когда Наполеон, наконец, назначил 15 июля Мюрата главнокомандующим северной группировкой французских корпусов и Мюрат бросился снова догонять 1-ю армию, Барклай оказался уже в Полоцке (19 июля), а затем в Витебске (23 июля), явно идя к югу, на сближение со 2-й армией Багратиона.
Мюрат все же догнал армию Барклая (бой у деревни Островно 25-26 июля), но генерального сражения не получилось и здесь. Пока Мюрат ждал подкреплений, Барклай применил военную хитрость - светомаскировку наоборот: он приказал дневальным всю ночь жечь бивуачные костры, пока его армия уходила к Смоленску. Французы были уверены - уж на этот раз русская армия не уйдет! Каково же было разочарование не только Мюрата, но и Наполеона, когда ранним утром 29 июля среди дымящихся головешек "бивуака" французы не обнаружили ни одного русского солдата - они уже маршировали к Смоленску, куда и пришли 1 августа целыми и невредимыми.
Барклай-де-Толли, пройдя от Вильно до Смоленска более 500 км, сохранил всю свою армию боеспособной.
Современники не смогли по достоинству оценить этот талантливый по своему исполнению марш-отступление 1-й армии во главе с Барклаем. Лишь после смерти в 1818 г. к нему постепенно возвращается слава героя Отечественной войны: потомки ставят ему памятник рядом с М. И. Кутузовым на Невском проспекте в Петербурге возле Казанского собора. Карл Маркс, одним из первых по достоинству оценивший отступательный маневр Барклая-де-Толли в июне - августе 1812 г., писал: "Последние годы его жизни были омрачены клеветой. Он был, бесспорно, лучший генерал Александра, непритязательный, настойчивый, решительный и полный здравого смысла"
Под стать Барклаю действовал и князь Багратион. Их биографии и военные подвиги были во многом схожи. Оба начинали военную карьеру еще при А. В. Суворове: Барклай - под Очаковом, Багратион - в итальянском походе 1799 г. Оба сражались в русско-французской 1806-1807 и русско-шведской 1808-1809 гг. войнах и принимали участие в ледовом броске в марте 1809 г. на Швецию. Багратион служил и под началом М. И. Куту зова. Был вместе с ним под Аустерлицем (1805 г.). Багратион был предшественником "светлейшего" на посту главнокомандующего войсками в русско-турецкой войне в 1806-1811 гг.
Различал Багратиона и Барклая темперамент: сдержанность, выдержка, немногословие Барклая были полной антитезой горячему, вспыльчивому, острому на язык (именно Багратион пустил в русской армии в оборот кличку "Болтай-да-и-Только") грузинскому князю из рода Багратиони. Но в военном искусстве они не уступали друг другу, да, навернр, еще Багратион имел большой опыт арьергардных боев. Не случайно и в 1799 г. А. В. Суворов, и в 1805 г. под Аустерлицем М. И. Кутузов именно Багратиона назначали командующим русского арьергарда - тяжелая задача для любого полководца, так как, прикрывая отступление основных сил, он принимает самый тяжкий удар противника на себя. На этот раз вся армия Багратиона стала как бы арьергардом.
Наполеон уже 1 июля бросил на перехват Багратиона сразу 10 полков пехоты и 8 кавалерийских бригад под общим командованием маршала Л.Н. Даву. Поколебавшись, Багратион попытался выполнить приказ № 1 и двинул свою армию в сторону Вильны. К 1 июля ему удалось подойти к городу Слониму, а 5 июля 2-я армия, отправив обозы кружным путем к Бобруйску, уже вышла к Новогрудку - до Вильны оставалось каких-нибудь 180 км. Но тут обстановка резко изменилась: навстречу, прямо в лоб 2-й армии, двигался Даву. Кроме того, Багратион узнал еще две опасные новости: 1-я армия уже покинула Вильну и отошла к Свенцянам, в расширившийся прорыв между 1-й и 2-й армиями Наполеон ввел новую крупную группировку войск под командованием своего брата Жерома Бонапарта: 29-30 июня она начала переправу через Неман в районе Гродно, на фланге сосредоточившейся под Новогрудком 2-й армии. Будь Жером более поворотливым (а он после затянувшейся переправы простоял в Гродно еще 4 дня), армии Багратиона пришел бы конец: Даву и Жером взяли бы ее в клещи и наверняка разгромили.
Багратион вовремя сумел оценить смертельную опасность. Он временно отказался от намерения пойти на север на соединение с Барклаем и повернул армию на восток, намереваясь отойти к Минску. Но путь на восток был уже закрыт - еще 5 июля Минск занял Даву. "Я принужден назад бежать на Минскую дорогу,- писал Багратион А. П. Ермолову, начальнику штаба 1-й армии...- куда ни сунусь, везде неприятель". И тогда Багратион принимает единственно правильное в этой сложнейшей обстановке решение - он откладывает план прорыва на соединение с 1-й армией до лучших времен и резко поворачивает на юг, к Бобруйску, куда еще 2 июля предусмотрительно отправил обозы своей армии. Все это время 2-й армии удается избегать даже мелких стычек с противником. Искусно маневрируя, то замедляя, то ускоряя ход марша, Багратион кружит по лесным дорогам белорусского Полесья, заставляя Даву и Жерома теряться в догадках - куда же спряталась 2-я армия?
Первое "дело" случилось только у местечка Мир 9-10 июля. Пока казаки корпуса Платова сдерживали авангард войск Жерома, Багратион увел свою армию к Бобруйску, куда она и пришла 17 июля.
Любопытно, что и с южной группировкой войск Наполеона (Даву - Жером) случилась та же история, что и с северной. Там Мюрат Удино и Ней до 15 июля не могли поделить пост главнокомандующего, здесь Даву и Жером спорили из-за того же.
Узнав, что ни Даву, ни Жерому за 15 дней погони так и не удалось догнать и разгромить 2-ю армию, Наполеон был взбешен. Свой гнев он излил на брате Жероме, приказав его группе войск подчиниться Даву. Но не в корсиканских обычаях было стерпеть такую обиду - Жером разругался с братцем, в сердцах обозвал Наполеона "ослом", 15 июля демонстративно сложил с себя полномочия и вскоре, бросив армию, ускакал обратно, в свое Вестфальское королевство. В результате его войска простояли без дела пять дней, пока Даву не принял их под свое командование. Видя, что противник отстал, Багратион 19 июля попытался снова прорваться на север, на соединение с Барклаем, который в это время отступал к Витебску. Прорыв намечался через Могилев на 22 июля. Но французы опередили Багратиона, заняв город на два дня раньше. На южных подступах к Могилеву у деревни Салтановка Даву подготовил засаду (24 тыс. пехоты, 4 тыс. кавалерии и около 60 орудий). Армия Багратиона смертельно устала - ведь иногда, отрываясь от противника, солдаты проходили-за два дня до 80 км. Обувь была разбита, многие шли в лаптях. На марше к Могилеву 2-я армия сильно растянулась почти на 120 верст: авангард уже видел Могилев, а арьергард еще только покидал Бобруйск.
Багратион понял, что положение складывается не в его пользу. Бросив в бой у Салтановки 23 июля одну дивизию Н. Н. Раевского, он предпринял отвлекающий маневр - донцам Платова было приказано одним пробиваться на север, на соединение с Барклаем. Маневр, задуманный командующим 2-й армией, блестяще удался: Даву принял конницу Платова за основной ударный отряд 2-й армии, начал укреплять свои позиции под Салтановкой, а тем временем 2-я армия у Старого Быхова 26-27 июля переправилась на левый берег Днепра и снова ушла на юг. Даву вторично потерял русскую армию из виду. Когда он спохватился, было уже поздно. Со свойственным ему грубоватым юмором Багратион писал Ермолову из-под Могилева: "Насилу выпутался из аду. Дураки меня выпустили". Оторвавшись от противника под Могилевом, 2-я армия уже беспрепятственно пошла на сближение с 1-й армией. 3 августа обе армии наконец соединились под Смоленском.
Первый этап Отечественной войны 1812 года завершился. Оба полководца - Барклай-де-Толли и Багратион - блестяще выполнили задачу. Они сохранили свои армии. И хотя потери в войсках (убитые, раненые, больные, отставшие) были значительные (около 35 тыс. человек), русские солдаты, пройдя более 700 км, вновь встали на пути наполеоновских захватчиков у Смоленска. Итак, "охота" Наполеона за двумя "зайцами" окончилась тем, чем она и должна была окончиться, согласно русской пословице: "Погонишься за двумя зайцами - ни одного не поймаешь".
Но соединение двух русских армий в Смоленске после почти 40 дней отступления поставило и другой важный вопрос - а что же дальше? Пока главная задача - во что бы то ни стало собрать наконец две армии в один кулак - не была осуществлена, этот вопрос с такой остротой не вставал. Какой отныне, с августа 1812 года, стратегии должна придерживаться русская армия и ее военное командование? Продолжать отступать, как предлагал М. Б. Барклай-де-Толли, или, наоборот, перейти в решительное наступление, за что горячо ратовал П. И. Багратион? Две эти различные концепции с военной точки зрения имели и свои сильные аргументы, и свои уязвимые места. Открытое столкновение сторонников и противников этих двух противоположных мнений произошло в августе 1812 г. в г. Смоленске, на военном совете генералов 1-й и 2-й армий. Главным защитником продолжения отступательной тактики выступил Барклай, его оппонентом - Багратион.
Оба плана имели свои изъяны: они строились на предположении, что Наполеон, остановившийся в Витебске после того, как Мюрат и Ней упустили 1-ю армию Барклая, задержится там еще на неделю-другую. Надо сказать, что Барклай-де-Толли скептически отнесся к плану наступления, инициатором и яростным сторонником которого был Багратион. Позднее в своих мемуарах "Изображение военных действий 1812 года" командующий 1-й армией вспоминал: "Я при сем заметил, что мы имеем дело с предприимчивым полководцем, который не упустил бы случая обойти своего противника и тем исторгнуть победу". Как мы увидим ниже, опасения Барклая оказались обоснованными - основные русские силы оказались 7 августа к западу от Смоленска на правом берегу Днепра, а Наполеон сосредоточил с 3 августа ударный кулак на левом берегу Днепра, намереваясь обойти Смоленск с юга, захватить его и таким образом перерезать русской армии дорогу к отступлению.
Тем не менее 6 августа, оказавшись в одиночестве, Барклай-де-Толли, скрепя сердце, согласился на наступление. Военную диспозицию поручили составить двум начальникам штабов: 1-й армии - А. П. Ермолову и 2-й армии - Э. Ф. Сен-При. Смоленское сражение. Смоленское сражение состояло из трех главных битв - при селе Красном (14 августа) в 46 км к западу от Смоленска, в самом Смоленске (16- 17 августа) и у Валутиной горы (19 августа) в 25 км к востоку от Смоленска.
Попытка контратаки. Для осуществления этого плана было упущено много времени. Барклай, подписавший наступательную диспозицию Ермолова и Сен-При, продолжал колебаться, не зная истинного направления главного удара Наполеона. 7 августа обе армии выступили из Смоленска в направлении Рудни, но уже 8 августа Барклай частично изменил утвержденную им 6 августа диспозицию: 1-ю армию он повернул на север, в сторону дороги на Поречье, ожидая удара Наполеона именно оттуда (здесь Барклай явно ошибся- Наполеон шел совсем с другой стороны, с юга). На рудненском направлении осталась одна 2-я армия Багратиона. 9 августа, опасаясь обхода и окружения, но все еще не зная, где Наполеон, Барклай вообще остановил обе армии. Была выполнена лишь одна запланированная операция. 10 августа казаки корпуса Платова на полпути к Рудне, у Мо-лева болота, разгромили кавалерийскую дивизию генерала Себастиани. На этом все наступление и завершилось: дальше трех переходов от Смоленска обе русские армии на запад не удалились. К тому времени разведка сообщила, что Наполеон с главными силами переправился у Рассасны и ускоренным маршем левым берегом Днепра идет к Смоленску, на пути у него стоял лишь небольшой отряд генерала Д. П. Неверовского у села Красного.
Барклай понял ошибку - Наполеон обошел Смоленск не с севера, а с юга. 11 августа он срочно издает приказ - наступление отменить, 2-й армии идти на соединение с 1-й в районе деревни Волковой.
Между тем обстановка под Смоленском для русских резко ухудшалась. Пока 1-я и 2-я армии охраняли Рудненскую дорогу, а затем еще совершали в течение почти недели (с 9 по 14 августа) бесплодные передвижения, Наполеон сконцентрировал совсем в другом направлении - на левом берегу Днепра между деревней Рассасны и деревней Ляды - мощный ударный кулак в 185 тыс. человек, т. е. практически все свои войска, которые дошли от Немана до Смоленска. Во главе этой армии были поставлены три кавалерийских корпуса Мюрата (15 тыс. человек).
План Наполеона был прост: узнав, что две русские армии бесцельно маневрируют на другом берегу Днепра, он задумал молниеносным броском кавалерии через село Красное, деревни Ржавки и Корытня выйти на южные окраины Смоленска, захватить его с тыла, отрезать русским армиям пути отступления на Московскую дорогу, окружить и уничтожить их по частям.
В сущности, это был план Багратиона, только наоборот - в ловушку должна была попасть не французская, а русская армия. Окрестности Смоленска, по замыслу Наполеона, должны были, наконец, стать местом того генерального сражения, которого столь тщетно домогался французский император все 50 дней русской кампании. После этого Александру I можно было продиктовать условия мира, более похожего на капитуляцию. И надо сказать, что на этот раз план Наполеона был, как никогда ранее, близок к осуществлению. К середине августа Смоленск оказался беззащитным: обе русские армии еще 7-8 августа ушли из него на запад, на Рудненскую дорогу. И хотя в результате отмены Барклаем наступательной диспозиции и маневрирования 10-14 августа они не очень отдалились от города (всего на 35-45 км), по тем временам (солдаты-то ходили пешком) для возвращения в Смоленск 1-й армии требовалось два дня, а 2-й - полтора.
В самом Смоленске регулярных войск почти не было, ополчение еще только формировалось, большинство отрядов ратников-ополченцев было в пути, добираясь проселками из глубинных уездов в губернский город. Все решило мужество русского солдата, его боевой дух и патриотизм простых крепостных смоленских мужиков-ополченцев, первыми принявших на себя удар превосходящих сил противника. Бой при Красном 14 августа 1812 г. Первая осечка у Наполеона случилась у села Красного 14 августа 1812 г. По диспозиции 6 августа, утвержденной Барклаем-де-Толли, наступление противника с этой стороны на Смоленск (46 км к юго-западу от города) считалось маловероятным. Поэтому в Красное был направлен лишь небольшой военный заслон - 27-я пехотная дивизия генерала Д. П. Неверовского с приданными ей воинскими кавалерийскими и артиллерийскими командами Оленина и Лесли (всего около 7 тыс. человек с 14 пушками). И на эту горстку русских людей днем 14 августа обрушилась армада из пяти пехотных и трех кавалерийских корпусов всей "великой армии", не считая наполеоновской гвардии. По всем военным диспозициям Западной Европы любой другой генерал либо немедленно отступал без боя, либо "просил пардону" - сдавался на милость победителя. Но только не в России, и не русский генерал. Дмитрий Петрович Неверовский (он геройски погибнет позднее, в 1813 г. в "битве народов" при Лейпциге), зная, какая смертельная угроза нависла над Смоленском и всей остальной Русской землей, решил ценой жизни своей собственной и молодых солдат рекрутского призыва 1812 года задержать противника хотя бы на несколько часов, послав тем временем гонцов в 1-ю и 2-ю армии.
Оставив в самом Красном один батальон егерей с двумя пушками, он вывел остальные свои войска из села, за овраг, поставив на флангах кавалерию (казаков и драгун). Более того, Неверовский хорошо понимал, что его небольшой отряд все равно обречен, еще более ослабил его, отослав один батальон егерей с двумя орудиями под командованием Назимова и один казачий полк назад, к Смоленску, к деревне Корытня (24 км от города), чтобы создать еще один, хотя и слабый, заслон у переправы на реке Ивань.
Французы не приняли дивизию Неверовского всерьез - что, дескать, сможет сделать нам эта кучка фанати-36 ков? Действительно, ворвавшись в Красное, кавалерия Мюрата рассеяла кавалеристов Оленина, а пехота Нея разгромила батальон егерей, захватив два орудия. Затем французские маршалы отдали приказ уничтожить остатки русской дивизии, стоявшей за оврагом. Вначале все шло как будто бы по плану: гусары Мюрата (150 человек против одного) изрубили за полчаса почти всех харьковских драгун, захватили оставшиеся русские пушки, перебив их прислугу. Пехота Неверовского была окружена. Тогда мужественный русский генерал предпринял смелый маневр - он построил остатки дивизии в два каре и начал медленно отходить к Корытне. Мюрат, командир авангарда "великой армии", был взбешен: как, его молодцы-гусары, герои Аустерлица и Фридланда, не могут разбить какую-то жалкую кучку безусых юнцов (новобранцы Неверовского не успели даже отрастить усы, а у многих по молодости они вообще не росли!). 22 км в течение 7 часов каре Неверовского медленно отходило от Красного к Корытне, и каждые четверть часа его атаковывала конница Мюрата, но безуспешно. 40 раз повторял Мюрат свои атаки, но на обочину дороги только падали убитые и раненые французские гусары и драгуны.
Над Мюратом смеялись уже все маршалы и генералы "великой армии". Ней, сжалившись над другом, одолжил ему 60 орудий - и тогда с дивизией Неверовского все было бы кончено в полчаса: ее расстреляли бы на дороге в упор. Но Мюрат, не выносивший насмешек, уже никого не слушал - он хотел разгромить этих безумных московитов один, и только один, и лично доставить их генерала, живого или мертвого, к императору. Но тщетно. Поздним вечером 14 августа каре Неверовского подошло к Корытне, и очередная атака кавалеристов Мюрата была на этот раз рассеяна залпом картечи из пушек и ружей солдат заслона Назимова. Мюрат несолоно хлебавши отступил.
Наполеон был изумлен мужеством молодых русских солдат, когда ему доложили о русских потерях: 7 пушек, 800 раненых пленных, 1500 убитых. "Я ожидал всей дивизии русских, а не семи отбитых у них орудий",- сказал он своему обескураженному любимцу Мюрату. "Неустрашимость и храбрость русского солдата", по выражению Д. П. Неверовского, проявились здесь не только во всем блеске, но, как это нередко бывает на войне, сорвали сроки блестяще разработанного наполеоновского плана. Молниеносный бросок на Смоленск был сорван 7 тыс. русских солдат на целые сутки задержали всю 180-тысячную "великую армию" Наполеона. Для обороны Смоленска эти сутки имели исключительное значение. Битва за Смоленск 16-17 августа 1812 г. Узнав 14 августа, что Наполеон его перехитрил, Барклай-де-Толли приказал 2-й армии срочно отойти к Смоленску и занять там оборону. 1-ю армию Барклай решил сохранить для будущих боев, отведя ее в обход Смоленска с севера на Московский тракт. Мотивируя свою прежнюю стратегию отступления, Барклай 14 августа писал царю: "Нужно насколько возможно сохранять армию и отнюдь не подвергать ее опасности поражения, действуя, таким образом, совершенно вразрез с желанием противника, который сосредоточил все свои силы для решительной битвы".
По замыслу Барклая сражение у Смоленска ни в коем случае не должно было стать генеральной битвой, чего так желал Наполеон, а лишь арьергардным боем по типу боя при Красном, но только большего размера. Цель этого боя - задержать, сколько возможно, силы "великой армии" еще на 2-3 дня, дав 1-й и 2-й армии возможность снова соединиться за Смоленском у деревни Лубино на Соловьевой переправе через реку Еровенку на Московском тракте.
Вся сложность реализации этого плана состояла в том, что французы могли выйти к Смоленску на день-два раньше, и 2-я армия (38-40 тыс. человек) тогда попала бы в ловушку. Багратион хорошо понимал размер грозящей его войскам опасности. Как это часто бывает на войне, помог случай. Седьмой пехотный корпус генерала Н. Н. Раевского, егеря которого уже прославились 23-24 июля в сражении под деревней Салтановкой вблизи Могилева, непредвиденно задержался в Смоленске и не вышел со всей 2-й армией 8 августа. Позднее он все же продвинулся к западу, но всего на 12 км от Смоленска. Здесь, у деревни Ракитня, 14 августа вечером Раевский и получил приказ Багратиона: срочно возвращаться в Смоленск, а затем ускоренным маршем - к югу, на Красное, поддержать 27-ю дивизию Неверовского.
Раевский немедленно по тревоге поднял весь свой корпус и в нарушение всех уставов, так как ночью войска не передвигались, при свете факелов повел свой корпус назад, в Смоленск. Здесь он узнал, что Наполеон занял Красное. Той же ночью, после короткого отдыха, Раевский двинул своих пехотинцев из Смоленска на помощь войскам Неверовского. Ранним утром 15 августа в 6 км от города солдаты Раевского встретили и остатки 27-й дивизии, отходящей израненной, но непобедимой к Смоленску. От Неверовского Раевский узнал, что с юга на Смоленск надвигается не передовой отряд и даже не группа войск, а вся "великая армия" Наполеона. Генералы приняли решение вернуться в Смоленск и под защитой стен и башен старинного, построенного еще при Борисе Годунове Смоленского кремля задержать основные силы противника до подхода 1-й и 2-й армий.
Решение это оказалось единственно правильным: у Раевского вместе с остатками 27-й дивизии Неверовского было всего 15 тыс. человек при 76 пушках. По тем временам Смоленский кремль (5 км каменных стен высотой до 4 м с глубоким рвом перед ними, 17 башен, с которых удобно было вести артиллерийский и ружейный огонь) представлял серьезную преграду для осаждавшего его противника. Большую помощь корпусу Раевского при спешном укреплении кремля и в первый день сражения оказали смоленские ополченцы. К 15 августа около 12 тыс. ополченцев-ратников как раз добрались из глубинных уездов в Смоленск. По сути, это был первый со времени начала Отечественной войны отряд ополченцев. Сначала Раевский и особенно прибывший позднее со 2-й армией Ермолов скептически оценили эту толпу плохо одетых и почти невооруженных, с топорами да с вилами, мужиков. Однако первый же день сражения рассеял все сомнения - ополченцы, одушевленные патриотизмом, дрались отчаянно, защищая свою родную землю.
Сражение началось 16 августа в семь часов утра. Маршал Ней рассчитывал на легкую победу: его разведка донесла, что в городе всего один русский пехотный корпус с малым числом пушек да какие-то бородатые мужики с топорами и вилами. Французы пошли в атаку на западные укрепления русских вдоль правого берега Днепра. Под прикрытием огня артиллерии кавалерия Э. Груши выбила из Красненского предместья аванпосты 26-пехотной дивизии русских, но подошедшая за конницей пехота была остановлена у стен кремля. Дважды бросал Ней своих гренадеров на штурм стен, и оба раза французы откатывались назад. Более того, солдаты Орловского, Ладожского и Нижегородского полков из корпуса Раевского сами, покинув крепостные стены, пошли в контратаку и в ожесточенной штыковой схватке у крепостного рва опрокинули ряды противника.
К 9 часам утра на поле боя прибыл Наполеон. Он сразу понял, что взять Смоленск с ходу Нею не удастся - нужна подготовка к штурму. Он приказал подтянуть артиллерию. В полдень 150 орудий стали долбить ядрами стены кремля. Но построенные из камня на специальном растворе прочные стены выдержали этот ураганный огонь - ни одна брешь не была пробита. Вечером 16 августа Ней снова повел в атаку свои полки, но и эта попытка взять кремль с запада была отбита главным образом огнем русской артиллерии с крепостных стен, с большим уроном для противника.
Таким образом, и еще один день был выигран русскими. К вечеру 16 августа напротив Смоленска на правом, не занятом французами берегу Днепра сконцентрировалась вся 2-я армия. Поздно ночью туда же прибыла и 1-я армия - выигранные под Красным сутки (14 августа) и два дня (15-16 августа) в Смоленске позволили двум русским армиям соединиться вновь. Теперь 180 тыс. "великой армии" у Смоленска противостояло 110 тыс. русских войск. Наполеон не мешал этому соединению - он ждал генерального сражения. Надеяться на давно искомый им исход всей кампании - разгром русской армии в одном-двух крупных сражениях - давали ему сведения, полученные французской разведкой из допросов пленных, перехваченной частной переписки (писем) убитых русских офицеров (как известно, в России начала XIX в. все дворянство говорило и часто переписывалось по-французски). Действительно, вся русская армия - от офицеров до солдат - жаждала настоящего "дела". А. П. Ермолов с тревогой доносил царю в августе из-под Смоленска: "Отступление долгое время продолжающееся, тяжелые марши возбуждают ропот в людях, теряется доверие к начальнику. Солдат, сражаясь как лев, всегда уверен, что употребляет напрасные усилия и что ему надобно будет отступать".
Много лет спустя М. Ю. Лермонтов хорошо передал эти настроения в русской армии в августе - сентябре 1812 г. В этой обстановке всеобщего недовольства в штабных кругах действующей армии пышно расцвели слухи об "измене" Барклая, который- сознательно "ведет французов в Москву". Багратион открыто не выполнял приказы военного министра и командующего 1-й армией. Даже его собственный начальник штаба А. П. Ермолов в том же августе 1812 г. прямо писал царю, что, если Александр I не назначит нового главнокомандующего,- быть беде: к Барклаю штабные офицеры имеют "мало доверенности", а "войска же и совсем не имеют". В этой обстановке надо было обладать большим личным мужеством, чтобы пойти наперекор почти всей армии - от солдата до офицера - и отказаться от генерального сражения у Смоленска.
Но именно это и сделал Барклай-де-Толли в ночь с 16 на 17 августа, когда его 1-я армия соединилась с армией Багратиона у горящего Смоленска. Он решительно запретил Багратиону ввязываться в бой и приказал немедленно отступать на восток по пока еще свободному Московскому тракту вдоль правого берега Днепра. Наполеон настолько был уверен, что обеим сторонам не удастся избежать генерального сражения, что не позаботился заранее о наведении мостов через Днепр и даже не дал приказания найти брод. Когда же ему сообщили, что на другом берегу Днепра началось движение русских войск в сторону Дорогобужа по Московскому тракту, он вначале принял это передвижение за отвлекающий маневр.
Затем Наполеон бросил наперерез 2-й армии корпус генерала А. Жюно, друга своей юности, соратника еще по египетскому походу 1798-1799 гг. Жюно отличался безрассудной храбростью и беспрекословным выполнением приказов императора. Но солдаты Жюно напрасно промыкались полдня 17 августа в поисках переправы или хотя бы брода. Ни переправы, ни брода французы не нашли, и никто из местных жителей им не помог. Жюно ни с чем вернулся обратно. Тогда Наполеон решил повторить у Смоленска то, что когда-то, в дни его молодости под Тулоном, в 1793 г. принесло ему, 24-летнему капитану, сразу генеральские эполеты - он подверг Смоленск массированному артиллерийскому обстрелу. В три часа дня 17 августа 300 орудий "великой армии" одновременно ударили по городу.
Под прикрытием артиллерийского огня войска Наполеона пошли на штурм крепостных стен и башен города. Вперед было брошено "пушечное мясо" - польские легионеры из корпуса маршала Юзефа Понятовского. За ними шли немцы - саксонцы и вюртембергцы - и лишь в третьей линии - французы корпусов Даву и Нея. Но второго Тулона под стенами Смоленска у Наполеона не получилось. 180 тыс. войск "великой армии" при 300 орудиях так и не смогли взять пылающий город штурмом, несмотря на непрерывные атаки с трех часов дня до семи часов вечера 17 августа. Со времени вторжения в Россию битва у Смоленска оказалась для французов самой кровопролитной - они потеряли только убитыми 20 тыс. человек (русские - вдвое меньше, около 10 тыс., преимущественно ополченцев).
По-прежнему уклоняясь от генерального сражения, Барклай поздно вечером 17 августа отдал приказ защитникам Смоленска покинуть горящий город. Первой начала отход на север по Пореченской дороге 1-я армия, простоявшая весь день в предместье Смоленска на другом берегу Днепра. В ночь с 17 по 18 августа по трем охраняемым казаками мостам героические защитники города, а с ними и все уцелевшие от обстрела и пожара жители покинули Смоленск. Егеря 17-й дивизии покинули город за два часа до рассвета, взорвав за собой постоянный мост и разведя два понтонных. Утром 18 августа в разрушенный, догорающий Смоленск въехал Наполеон. Участник русской кампании генерал и писатель Ф.-П. Сегюр так описал этот въезд: "Спектакль без зрителей, победа почти без плодов, кровавая слава, дым, который окружал нас, был, казалось, единственным нашим приобретением".
Бой у Валутиной горы. Последним смоленским сражением стал бой у Валутиной горы (25 км от Смоленска по Московской дороге).
К моменту вступления Наполеона 18 августа в Смоленск расположение русских армий было следующим. 2-я армия во главе с Багратионом беспрепятственно отошла по Московской дороге от Смоленска на 50 км, 19 августа переправилась через Днепр у деревни Лубино и остановилась, не доходя до Дорогобужа. Положение 1-й армии было гораздо сложнее - она лишь вечером 18 августа стала от- Смоленска. Для безопасности Барклай разделил армию на две колонны. Первая во главе с Д. С. Дохтуровым с обозами и артиллерией кружным путем пошла на север, затем на восток и далее на юг, чтобы у Лубино переправиться через Днепр и соединиться со 2-й армией в районе Дорогобужа. Вторая колонна во главе с Н. А. Тучковым 1-м (пехота и кавалерия, но без пушек) кратчайшим путем, проселками, пошла напрямую, параллельно Московскому тракту. Обе колонны получили приказ 19 августа встретиться у Соловьевой переправы.
Однако скрытно отвести войска не удалось. Ночью часть колонны Н. А. Тучкова 1-го (а в ней находился и штаб Барклая) сбилась с дороги в густом лесу и утром напоролась у деревни Гедеоновка на пехоту Нея. Завязался упорный бой. С большим трудом Барклаю все же удалось оторваться от противника, но угроза разгрома колонны не миновала. Положение спас отряд под командованием генерала П. А. Тучкова 3-го. Заняв позицию на Валутиной горе вблизи Московского тракта, он со своим 3-тысячным отрядом вступил в бой с корпусом Нея. 19 августа до 15 часов русские войска сдерживали натиск превосходящих сил противника. А. П. Ермолов, быстро оценивший выгодность позиции Тучкова, направил ему подкрепления: сначала два гренадерских полка, а затем целый кавалерийский корпус В. В. Орлова-Денисова. С 16 часов разгорелся новый бой. Он длился четыре часа. Французы потеряли убитыми еще 8 тыс. человек, но и русские потеряли немало - 6 тысяч человек. Сам Тучков 3-й был тяжело ранен и попал в плен.
Однако задача была выполнена,- как и под Красным 14 августа дивизия Неверовского, так и отряд Тучкова на целый день задержал войска Нея, что дало возможность основным силам 1-й армии 20 августа перейти на другой берег Днепра. Русская армия вновь ускользнула от Наполеона, избежав, казалось бы, неминуемого разгрома. Смоленское сражение 14-19 августа имело далеко идущие последствия. Хотя русская армия вновь отступила, она нанесла противнику тяжелый урон. Эта битва стоила Наполеону почти 30 тыс. только убитых и вдвое большего числа раненых. Сражение за Смоленск выявило новую серьезную силу - русское народное ополчение. Героизм и мужество смолян предрекало сотни новых Смоленское, самым грозным из которых представлялась Москва.
И не случайно в Смоленске французский император снова заговорил с Даву о передышке и войне в два этапа - до осени 1812 г. и с весны 1813 г. "Остановимся здесь (в Смоленске.- В. С. ). За этой твердыней я могу собрать свои войска, дать им отдых, дождаться подкреплений….
Довольно. До весны нужно организовать Литву и снова создать непобедимую армию. И тогда, если мир не придет нас искать на зимних квартирах, мы пойдем и завоюем его в Москве". Однако мир с Россией Наполеон на самом деле начал искать гораздо раньше, сразу после Смоленского сражения. Об этом свидетельствует его беседа с раненым генералом П. А. Тучковым 3-м в Смоленске 24 августа 1812 г. Русский генерал был немало удивлен, когда Наполеон, только что занявший Смоленск и находившийся всего в 350 верстах от Москвы, вдруг предложил ему... написать царю, что он "ничего более не желает, как заключить мир". Тучков исполнил просьбу Наполеона, но Александр I оставил это первое мирное предложение своего противника, как, впрочем, и все последующие, без ответа.
Перед Наполеоном вновь встал все тот же вопрос - что делать дальше? В конце концов он все же решился пойти на Москву. Приближалась осень, кампания затягивалась, русская армия оставалась неразгромленной. Участник русского похода будущий известный военный историк А. Жомини так излагал решение Наполеона: "Вынудить русских к сражению и продиктовать мир - это единственный безопасный путь из оставшихся в настоящее время". То же самое Наполеон говорил в Смоленске Коленкуру: "Не пройдет и месяца, как мы будем в Москве: через шесть недель мы будем иметь мир". Действительно, через месяц Наполеон был в Москве. Но ни через шесть недель, ни через три месяца он мира не получил.
|
|
